Місія

Александр Каменец об искусстве, коллекции и роли мецената/ прямая речь/ Киев/ апрель 2013

Александр Каменец об искусстве, коллекции и роли мецената/ прямая речь/ Киев/ апрель 2013

Любовь же к искусству началась с мамы – по счастливому стечению обстоятельств в 80-х она работала в Союзе художников Украины . С тринадцати лет я постоянно слышал фамилии художников старшего поколения и видел какие-то «объекты». Поэтому моя личность формировалась под влиянием этих эпизодических знакомств с искусством.

Мой организм уже тогда был «натренирован» для восприятия искусства: в двенадцать лет отец повел меня в Эрмитаж, и мы три дня посвятили только ему. Как спортсмена, меня намного больше тянуло к искусству, чем, скажем, к философии. Я начал читать классическую литературу , начал слушать классическую музыку, изучал художественные альбомы и регулярно общался с художниками. Это многое мне дало. Сейчас, когда я открываю современные каталоги, я часто вижу тех же художников, которых помню еще с восьмидесятых годов – Криволапа, Животкова, Чичкана-старшего, Сильваши … В пятнадцать лет мне стало интересно, кто такие импрессионисты, и что такое искусство?

В тяжелых 90-х, когда все мысли были сосредоточены на выживании, я в какой-то момент осознал: мне все равно, буду ли я ездить на Toyota Саmгу или в Rolls Roys. Но есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Это общение. А также удовольствие, которое получаешь, когда смотришь на произведение искусства, удовольствие владения им. Я не понимаю подпольных коллекционеров, которые покупают краденные работы и вывешивают их в подземном бункере, тихо наслаждаясь своим «владением». Я чувствовал, что мне не хватает общения с художниками, с миром искусства и радости владения этим искусством. В теории сработала «пирамида Маслоу»: были удовлетворены все базовые потребности, и меня потянуло к чему-то более тонкому. В конце 90-х у меня была квартира, машина, я заканчивал Академию легкой промышленности и общался с соответствующим кругом людей из модельно¬дизайнерского мира. Но потом меня потянуло на классическую музыку, и я начал продюсировать концерты. На каком-то этапе я осознал, что являюсь человеком достаточно материальным, может быть, даже меркантильным. Музыка же – эфемерна, а искусство хорошо еще и тем, что его можно потрогать. У каждого человека должна быть какая-то гуманитарная составляющая его личности, и я выбрал изобразительное искусство. Как материальный человек, я сосредоточился на живописи. Когда мне было двадцать четыре, художник Петра Бевза назвал меня культуртрегером, и это слово послужило определенным толчком в нужную сторону. Мне нравились истории таких фамилий, как Терещенки, Гуггенхаймы, и у меня появилась дальновидная цель – чтобы через 150 лет моя фамилия звучала так же. Это тщеславие, которого я не стесняюсь.

Моя деятельность как мецената началась, наверное, с возмущения, которое я испытывал как пиарщик и продюсер. Я не понимал, почему нефтяные магнаты и прочие люди при деньгах тратят их на шоу и подобные развлечения. Огромные деньги выбрасываются на ветер, не оставляя никакого следа. С другой стороны, мне всегда претило мнение, что «художник должен быть голодным». Я понял – нужно начинать с себя. Можно сколько угодно сопереживать, но от этого ничего не изменится. Есть три категории людей, которые тратят деньги на гуманитарные проекты – это меценаты, спонсоры и рекламодатели. Мне импонирует первое, и как бы затерто это не звучало, для меня это – выполнение социального долга. Я считаю, что люди, зарабатывающие деньги, должны эти деньги людям искусства. Этот алхимический брак – денег и искусства – сравним с взаимодействием мужского и женского начал: одни умеют зарабатывать деньги, и они должны их отдавать, не спрашивая почему, тем, кто умеет творить. И должны творить! Отдавать, но получая. Как было написано на знаменах римских легионов: «Для того, чтобы взять, нужно дать». В идеале – таким людям, которые творят, не паразитируя. В маркетинге есть понятие уникального товарного продукта. Продукт художника – это эмоции, которые я получаю, когда смотрю на произведение или владею им. Это как эмоциональный секс, не всем понятен. Ведь невозможно объяснить глухому удовольствие от прослушивания музыки, Энштейновскому человеку, который живет в двух измерениях, – что существует третье измерение … С другой стороны, как меценат, я получаю огромное удовольствие, когда наблюдаю рост художника, которому помогаю. Я радуюсь за Антона Логова, и мне больше ничего не нужно, даже те небольшие знаки внимания, которые он оказывает мне и моей семье.

В 1998 году я создал общественную организацию под названием «Ассоциация защиты частных инвестиций». В моем распоряжении оказался шикарный офис на Льва Толстого: 200 метров площади и высота потолков 4,5 метра. Смотря на это роскошное пространство с почти пустыми стенами, я загорелся идеей организовать здесь выставку художников. Один из членов Ассоциации Капустин поддержал эту идею. Уже не помню как, я познакомился с Петром Бевзой. Он и еще двое художников, в том числе Алексей Литвиненко, называли себя тогда «обществом куртуазных маньеристов Валерия Чкалова» – по имени скульптуры на улице Гончара, где они часто собирались. Нефигуративное искусство меня зацепило за живое. Одной из работ на выставке был буквально заряженный энергией красный диптих. Я не мог смотреть на него дольше одной минуты – меня просто разрывало на части. Также были абсолютно буддийские работы Леши Литвиненко. У Леши Деревянко было невообразимое дерево. На выставке я также познакомился с Олегом Сидором-Гибелиндой, который произнес невероятную речь о мотивах творчества. Эта выставка стала определяющей. Именно тогда я понял силу слова, искусствоведа. Я впервые ощутил, какое удовольствие можно получить от присутствия произведения искусства. Я получил возможность почувствовать потенциальную радость полного обладания, когда повесил не свою еще работу у себя в кабинете. На выставке была и Наташа Герасименко, которая познакомила меня с Оксаной. У Оксаны с собой случайно оказались графические работы. Я купил одну из них за пятьдесят долларов, и мы договорились о покупке еще пяти работ в течение следующих трех лет. Эта графическая работа и стала первой работой в моей коллекции.

Серiя Океан/ 2011 / полiптих полотно, олiя / 90х40 кожна

Серiя Океан/ 2011 / полiптих полотно, олiя / 90х40 кожна
Полiптих «Океан» було створено спецiально для ciм’i Каменець, пiд час пiдготовки до персонального проекту «Адаптацiя» 2011 року, де за «iкону модернiзму» художник взяв образ чорного квадрату. Стихiя землi, символiчно окреслена прямокутником рами, плямами коричневого, замика є водний простiр, що прагне вирватися за межi квадрату. Робота була подарована художником ciм’i Каменець на Новий 2013 рiк.

Я ясно понимал свои предпочтения. Сначала это была спонтанная и вполне понятная декоративная графика. Потом мне очень понравилось нефиrуративное искусство, работы Бевзы и Сильваши. Они дают большую волю фантазии. Достаточно долго я полагался только на свой вкус, но потом, общаясь с Бевзой и другим художниками, начал понимать намного больше. Мой первый визит к художнику – Олегу Тистолу, произошел просто. Я взял его телефон у Бевзы, позвонил и попросил посмотреть работы. Я выбрал ровно на десять тысяч долларов, которые были у меня в кармане, и унес его работы. Так же получалось и с другими художникам – Блудовым, Маценко, Мариной Скугаревой. Я увидел нечто особенное в их работах.

В этот период я общался с различными галеристами. Здесь я не увидел ничего – ничего, кроме желания «делать деньги». Я понял, что существует определенная система – группирование художников около каждой галереи. Иногда мне пытались всунуть нечто, думая, что я просто «человек с деньгами». Естественно, последовало переосмысление всего, возникла пауза. Я понял, что мне не хватает профессиональных советов людей, которые находятся вне рамок институций и групп. И после Петра Бевзы таким человеком стал Павел Гудимов. К тому же, мне всегда была интересна его история- как музыкант стал галеристом. И поскольку я не доверяю ничьей точке зрения на все сто процентов, у меня сформиравался принцип трех мнений. Если и Павел, и Петро согласны с моим выбором того или иного художника, произведения, направления, я делаю этот выбор. На формирование моей коллекции также очень влияет моя дочь Катя. Её я тоже «приобщил» к искусству, и сейчас уже речь идет не только о моей коллекции, но и о нашем выборе. Например, последние работы Никиты Кравцова в нашу семейную коллекцию попали благодаря Кате. Я начал показывать дочери художественные альбомы, когда ей было еще полгодика. Тогда ей не понравился Рубенс, а единственное, что понравилось -импрессионисты. Как отец, я даю ей право выбора. Кроме любимых работ у меня также есть и те, которые я купил просто для коллекции – потому, что сейчас положено иметь произведение какого-то художника. Так у меня появилась небольшая работа Ройтбурда.

Мне вообще нравится «музейный формат» картин. Я частный коллекционер, а не национальный музей, и выбираю те работы, которые могу повесить на свою стену, которыми я могу наслаждаться, Иногда вечером я просто захожу в комнату, включаю свет и смотрю на «руку» Равского. Когда приезжаю-сбегаю в Петрушки, беру маленькую рюмочку кальвадоса и долго смотрю на четыре дороги чрезвычайно талантливой художницы Марины Скугаревой. Я медитирую на эти картины … Большие полотна так невозможно охватить. К тому же, у меня средние по площади выставочные пространства, запасники. Но если у меня будет больше пространства и возможность покупать и экспонировать большие работы, я буду это делать. Моя мечта – иметь культурный центр, такой скажем, как у Виктора Пинчука, Я очень уважаю его за то, что вопреки непониманию, он занялся тем, от чего получает удовольствие.

Многие работы коллекции я купил по наитию. Особенно это касается сакральных символов. Когда я увидел Кресты Бевзы, то понял, что не могу их не купить.То же самое было с работами Антона Логова. Я выбрал эти кресты на ГОГОЛЬFЕSТ в 2012-ом, на проекте neofolk. Когда я бываю на подобных мероприятиях, то стараюсь отключать мозги и воспринимать произведения искусства интуитивно. Тогда моя душа сама подсказывает, что мне нужно покупать, а что нет. Даже если зксперт, к мнению которого я прислушиваюсь, скажет, что мой выбор – полная чушь, я все равно куплю работу, если она меня зацепила. Место для своих работ я выбираю тоже подсознательно. Для Крыма, например, я выбрал самые яркие работы, учитывая, что в Крыму все яркое. Они хорошо чувствуются там – рядом с запахом барабульки и сладкого вина, Киев – спокойный, сдержанный город. Петрушки для меня – зскипизм и духовные поиски. Кроме других работ, здесь находится и «Мадонна» Cepreя Якутовича.

Eщё одна моя цель – расширять коллекцию. Расширять свое мировоззрение и восприятие за пределы Украины. Поэтому мне была крайне интересна работа над программой MEMO-RANDUN с французскими художниками, в частности Эманюель Кастелан. Мне также очень понравилась выставка китайских художников на Первом биеналле в Киеве ARSENALE. Я никогда не думал, что искусство может быть настолько сильным. Это начало новой коммуникации и выход за пределы Украины сейчас, когда мне сорок, очень символичен. Сегодня в моих планах – вывести свою коллекцию на международный уровень, а MEMORANDUN – зто маленький, но необходимый шаг к фамилии Гуггенхайм.